Warning: Attempt to read property "child" on null in /data/p0085/gazetanb.ru/media/themes/nb/class/ContentTag.php on line 45
155-летию со дня рождения Стефании Караскевич
> В 1888 году на очередной передвижной выставке в Москве внимание посетителей было привлечено к картине Н.А. Ярошенко «Всюду жизнь». Она висела в конце анфилады, и казалось, будто там, как у края перрона, действительно стоит арестантский вагон. В группе изображенных на картине заключенных, которые столпились за зарешеченным окошком, любуясь порхающими голубями, выделялась женщина в черном покрывале (Мадонна) с малышом на руках. Лицо страдальческое, но одухотворенное, простая рубаха серого холста… Моделью для этого персонажа послужила курсистка-бестужевка Стефания Караскевич, исполнявшая в то время на передвижных выставках обязанности кассирши.
История картины
Об этой картине, увиденной в Третьяковской галерее, Лев Толстой 14 марта 1889 года записал в своём дневнике: «Пошёл к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко «Голуби»». И ещё спустя время говорил: «Видели ли вы картину Ярошенко — арестанты смотрят из-за решётки тюремного вагона на голубей? Какая это чудная вещь! И как она говорит вашему сердцу! Вам жалко этих бедняков, лишённых людьми по недоразумению света, воли и воздуха, и этого ребёнка, запертого в вонючий вагон…».
«Первоначально Ярошенко дал картине название «Чем люди живы», — вспоминала Караскевич, — так как первую мысль о ней навеял рассказ Толстого. Натурою для женщины Николай Александрович наметил меня, и месяца три мне приходилось позировать по нескольку часов. На беду, зима стояла на редкость туманная, и едва к деся-ти-одиннадцати часам выплывало над крышами красное, точно выкрашенное, солнце. В ожидании, пока можно будет приняться за работу, мы с Николаем Александровичем беседовали обо всем, что тогда интересовало Петербург. Необыкновенно ясный и наблюдательный ум, блестящее остроумие и очаровательная, почти женская, увлекательность делали для меня беседы Николая Александровича сплошным праздником. Вместе мы забавляли мятными пряниками и сказками трехлетнего сына швейцара, который позировал для ребенка, немилосердно топчась толстыми ножонками на моих коленях. Вместе привешивали и насаживали на деревянные стержни чучела голубей, чтобы они казались живыми. Наконец желанный час настал: картина обрамлена, вынесена, для нее выбрано место в конце третьей залы… В день открытия выставку посещали Высочайшие особы, а со второго дня рано утром я уже готовилась к своей трудной работе. Трудной — потому, что толпа шла, не прорежаясь, сбиваясь в густые заторы между 12 и 2 часами дня, разрывая друг на друге шубы, забывая взять сдачу или уплатить за билет, — стремясь неудержимо в залы выставки, как рыба в ручьи во время нереста… Под вечер, когда по залам бродили только отдельные посетители, я уходила в залы и по часам сидела перед полотнами Куинджи или картиною Ярошенко, гордясь тем, что я позировала для нее».
Литературное творчество
Какова же история этой миловидной женщины с картины? Стефания (Стефанида) Стефановна Караскевич родилась в Киеве в 1863 году. Мать — акушерка, никогда не бывшая замужем (1860-е годы! — самое начало женской эмансипации). Отец — поляк, дворянин, участник Польского восстания 1863 года, тогда же сгинувший. Стефания росла и училась в Курске. В 1881 году выпускница Курской Мариинской женской гимназии получила назначение в Ивню, в частное училище и преподавала в нём два года.
Стефании очень хотелось стать слушательницей женских врачебных курсов при столичной Военно-медицинской академии. Но, приехав из Ивни в Петербург, она с огорчением узнала, что курсы закрылись. И тогда поступила там же, в северной столице, на историко-филологический факультет Высших женских (Бестужевских) курсов.
В 1891 году Стефания вышла замуж за Александра Ющенко — студента-медика, бывшего шестью годами ее моложе. Окончив университет, Александр получил приглашение в только что отстроенную Винницкую окружную психиатрическую лечебницу (много лет спустя, трансформировавшись в районную больницу, эта клиника носила его, академика Ющенко, имя), и жена поехала с ним.
Все это время — и курсисткой, и кассиршей, и провинциальной «докторшей» с тремя детьми на руках — Стефания писала. В студенческие годы состоялся её литературный дебют: популярная газета «Новое время» опубликовала поэму Стефании «Мученики» — о первых христианах. Постепенно писательский труд становится делом её жизни. Журнал «Родник» печатает рассказ «Васька», «Живописное обозрение» — повесть из жизни художников «Первая картина», «Читальня народной школы» — повесть «Великий князь Дмитрий Иванович Донской». В эти же годы выходит и ещё одна историческая повесть С.С. Караскевич «Св. Евфросинья, княжна Полоцкая». И в дальнейшем творческие интересы писательницы будут связаны в основном с созданием произведений, адресованных детям, с работой над историко-биографическими повествованиями, а также рассказами, стихотворениями и поэмами на исторические темы. На знакомом ей материале написаны повести и рассказы, составившие цикл «В мире вычеркнутых из жизни» (1898). Женскому вопросу посвящен отчасти автобиографический роман «Неготовыми дорогами» (1899). В 1907-1910 годах вышел двухтомник ее произведений «Повести и рассказы».
Основное место в творчестве начала века занял цикл рассказов и очерков «Деревенские соседи». На страницах произведений писательницы нередко встречаются белгородские приметы. Годы жизни и работы в Ивне, пять лет в Харькове, поездки в Белгород и Старый Оскол не прошли бесследно. Так, преданиями, услышанными в нашем крае, навеяна сказка в стихах «Колокол и пушка», впервые напечатанная в одном из номеров популярней шего российского журнала «Нива» за 1905 год. В 1913 году «Колокол и пушка» была включена в объёмистый, красочно оформленный сборник для детей «Сказки русских писателей».
Школа жизни северной столицы
Своими петербургскими успехами и радостями одинокая застенчивая провинциалка-курсистка во многом была обязана знакомству с семьёй известного художника Николая Александровича Ярошенко, двери гостеприимной и просторной квартиры которого всегда были открыты для самых разных гостей — художников, писателей, композиторов и других представителей творческой интеллигенции северной столицы. Стефания стала не просто близким, а родным человеком в этом чудесном доме. Его хозяин вскоре наградил её домашним именем — Стэха, и с той поры никто уже не звал её там иначе.
Здесь Стэха читала вслух первые пробы своего пера. И члены кружка Ярошенко (а среди них были и маститые литераторы) помогали их продвижению в печать. Здесь молодая писательница черпала богатейший материал для своего первого большого произведения — повести о художниках «Первая картина».
Стефания не раз позировала по просьбе Николая Александровича для его этюдов и набросков и, наконец, для главного полотна художника, ставшего вершиной его творчества.
Много лет спустя о дружбе с Николаем Александровичем Ярошенко и его женой Марией Павловной, о людях, с которыми она познакомилась в их доме — В.М. Гарши-не, Н.К. Михайловском, В.Г. Короленко, П.С. Соловьёвой, А.И. Эртеле и других — Караскевич подробно рассказала в своей книге воспоминаний «Семья Ярошенок».
Её творения эпизодически печатались, но тонули в литературном потоке. А писала одаренная девушка много -исторические и бытовые рассказы и повести для детей, писала о художниках и врачах, о студентах и курсистках, жизнь которых хорошо помнила по Петербургу, о специфическом, поразительном и страшном мире «дома скорби», который наблюдала несколько лет. Писала великолепно — динамично, остро, тонко, лаконично, пронзительно-сочувствующе.
На разломе эпох
В начале ХХ века мужа пригласили стать домашним доктором у душевнобольного графа А.В. Орлова-Давыдова, и семья Ющенко переселилась в Петербург. Финансовые обстоятельства позволили приобрести на Украине, под Винницей, в селе Комарове небольшое имение, куда они уезжали летом, и в прозе Караскевич появились украинские сюжеты, любовно и жестко отразившие распад традиционной деревни.
Житье в Петербурге позволило сравнительно регулярно печататься и даже выпустить несколько сборников — и Караскевич вдруг заметили литературные критики, чего прежде ни разу не бывало. «С глубоким наслаждением читали мы, страница за страницей, эти благоуханные, нежные, чарующие повести, в которых нет ничего ослепительного, но где каждая строка насыщена поэзией», — писал о ней один из лучших критиков того времени, знаменитый историк и философ М.О. Гершензон. Решительно противопоставив книгу Караскевич «морю беллетристики», он называет писательницу «большим и законченным художником», а ее лучшие произведения — безусловно принадлежащими к «замечательнейшему, что появилось в нашей художественной литературе за последние годы».
Это была еще не слава, но уже начало профессионального признания. Писательница была полна планов, задумывала большой роман… И тут началась мировая война. В июле 1914 погиб на фронте старший сын. Потом революция, за ней другая. «Раз или два я зашла к Ющенко, — вспоминала современница, — и нашла и мужа, и жену растерянными. Они не понимали ничего, что творилось кругом». Потом перестали приходить вести с фронта от второго сына…
Каким образом она оказалась затем одна, без семьи, на винницкой земле, терзаемой гражданской войной? Как прошли ее последние месяцы в местах, которые только по официальным данным на протяжении 1918 года семнадцать раз переходили от одних властей к другим? Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. «Велик был и страшен был год 1918-й, от начала же революции второй», — писал Булгаков. Стефании Караскевич хватило и половины этого страшного года, чтобы бремя жизни стало для нее невыносимым. Кончилось просто — пошла и бросилась под колеса мчавшегося поезда… Не осталось от нее ни могилы, ни памяти в тех местах, где она жила, ни книг, которые так и не доросли до славы и поглотились временем, — осталась только картина Ярошенко.
Маргарита ТЕРЁХИНА, библиограф отдела краеведческой литературы универсальной научной библиотеки
