Люди и куклы

— Уйди! Маша, уйди!

Пятилетний мальчик плакал навзрыд, топал ножками и не хотел аплодировать артистам после окончания спектакля «Машенька и медведь». Те вышли из- за ширмы с персонажами в руках, чтобы поблагодарить юных зрителей и покло­ниться им, но мальчишка со слезами на глазах рвался к медведю, вернее к ар­тисту, исполнявшему роль косолапого, — обнять, пожалеть, успокоить, позвать в гости, подарить все свои игрушки… Ма­шенька — она же актриса Ирина Верет­нова, работающая в Белгородском госу­дарственном театре кукол 43 года, всё поняла без слов: в финале спектакля хитрая девочка обманула хозяина леса, убежав домой, и Мишка, оставшись в одиночестве, расстроился. Именно ему, а не Машеньке маленькие зрители несли в тот день цветы, желая поддер­жать огорчённого медведя. Если дети поверили сказке, вызвавшей такие искренние эмоции, значит, актёры сыгра­ли роли по-настоящему, считает Ирина Владимировна.

— Мы не имеем право рисоваться или фальшивить на сцене, делать скидку на боли в спине, плохое настроение и про­чие обстоятельства, потому что ребёнка не обманешь, — утверждает Ирина Ве­ретнова. — Актёру-кукольнику важно об­ладать огромным терпением, любить куклу и отдаваться работе сполна, чтобы не упустить зрителя во время спектакля. Если зал зашумел, значит, ты что-то де­лаешь не так.

Спектакль с изнанки

Зацепить внимание зрителей Белго­родского государственного театра ку­кол, в том числе взрослых, приводящих на представления своих детей, — задача сложная не только в плане актёрского мастерства. Работа за ширмой, сидя или стоя, требует ещё и физической вынос­ливости, потому что держать в руке куклу в течение часа, особенно тростевую, и управлять ею действительно непро­сто. Я побывал на репетиции «Машень­ки и медведя», чтобы увидеть спектакль с изнанки, и узнал, почему у кукольников затекают руки, как они передвигаются на крохотном пятачке и чем занимается помощник актёров, тоже находящийся с ними за ширмой.

Впрочем, ширма в «Машеньке и мед­веде» — понятие условное: это закрытый с трёх сторон квадратный короб в виде домика примерно два на два метра, внутри которого три стульчика на колёсах. Пробираюсь вглубь, согнувшись попо­лам, усаживаюсь на ближайший стуль­чик и оказываюсь в замкнутом тесном пространстве, где и одному толком не развернуться. Молодой актёр Богдан Кляпко, исполняющий роль медведя, и опытная Ирина Веретнова составляют мне компанию вместе со своими персо­нажами, а вот ассистенту Дарье Иванцо­вой места в домике уже не хватает. По­пробуй тут проложить тропинку к сердцу зрителей и заставить их испытать куль­турный шок! Ну, хоть не стоя придётся работать 45 минут, и то хорошо.

— Стоя как раз намного удобнее, по­тому что есть возможность свободно перемещаться за ширмой, здесь же мы ограничены пространством, — возражает Богдан. — Я начинаю спектакль в левом углу, а по ходу действия неоднократно должен переходить в правый и наобо­рот, Ирина Владимировна тоже. Ката­емся, одним словом, причём так, чтобы не мешать друг другу. Плюс Даша помо­гает…

— У Даши в спектакле, считаю, глав­ная роль, — вступает в разговор Ирина Веретнова. — Без неё сказка провалится. Даша подаёт нам предметы, открывает и закрывает ставни, участвует иногда в управлении куклами — например, в сце­не, где медведь играет на балалайке. Именно помощник передаёт инструмент в лапы, а затем с помощью трости дви­гает второй лапой, изображая игру на балалайке. Сейчас вы сами всё увидите.

Актёрское трио приступает к репети­ции, в работу также включается звуко­режиссёр, и передо мной открывается воображаемая лесная полянка, куда забредает Машенька в поисках ягод. И через мгновенье оказывается в жилище косолапого, которого дома пока нет. Я стою прямо над головами актёров и на­блюдаю за каждым действием. Ирина Владимировна водит куклу правой ру­кой, левой дёргает за тонкие трости, под­нимая и опуская руки Машеньки, Богдан внимательно следит за ней и ждёт свое­го выхода. Дарья тоже сосредоточена на сюжете и готова быстро что-то подать, убрать, надеть, снять… Неожиданно в окошко влетает невидимая птичка, точ­нее это Богдан резко тянет вниз-вверх кусок ткани, лежащей на подставке, и раздаётся звук, похожий на взмах крыльев. Машенька громко прогоняет непро­шенную гостью и без умолку болтает тоненьким голоском Ирины Веретновой, размышляя, кто же здесь живёт…

Походка, характер и «стальная» рука

Артисты-кукловоды сотни раз пред­ставляли юным зрителям сказку про Ма­шеньку и медведя, знают её наизусть, все действия отрепетированы и дове­дены до автоматизма, и, тем не менее каждый раз, забираясь в тесный домик перед очередным спектаклем, обязаны заново его прожить. Малыши ведь долж­ны в сотый раз поверить, что Мишка добрый и вовсе не хотел съесть девоч­ку, и злым он был из-за занозы в лапе, которую Машенька вытащила, поэтому ругаются они и плачут, смеются и тан­цуют, играют и спорят так, словно на сцене не очередной показ заезженного спектакля, а премьера. Яркая, эмоцио­нальная и динамичная. Но и куклы в ру­ках актёров должны быть настоящими, убеждена Ирина Веретнова, иначе зал опять начнёт «шуметь».

— Когда я делюсь опытом с молоды­ми артистами, обязательно показываю, как кукла ходит, садится, встаёт, меняет позы, — рассказывает Ирина Владими­ровна. — Можно просто бездарно потрясти куклой за ширмой, а можно придать ей живую походку, черты характера, на­строение. У нас в репертуаре есть моно­спектакль, где я играю 13 ролей — царя, принцесс, матери, деда, заморских принцев, и каждую куклу важно озву­чить по-своему, каждую нужно наделить особенным характером, манерами. Это сложно. Роль надо сыграть так, чтобы на сцене она стала главной, даже если речь идёт об эпизоде.

Богдан признаётся: рабочая рука по­рой затекает во время длительных сцен, и тогда актёры незаметно для зрителей меняют её на другую или ненадолго при­ставляют к стене, если сцена статичная. Партнёры, бывает, помогают в подобных случаях, придерживая уставшую руку, прислоненную к вертикальной поверх­ности. За ширмой кипит целая жизнь и разыгрывается отдельная драма, пока гости наслаждаются представлением.

— Подержите медведя, — предлагает мне артист. — Он только на первый взгляд кажется лёгким. В первые пять минут рука у вас, конечно, не отсохнет, но на финише спектакля почувствуете разни­цу, особенно если нагрузить куклу кор­зиной или другим предметом. Но я всё равно получаю удовольствие от профес­сии, потому что становлюсь лучше. Бла­годарен Ирине Владимировне за настав­ничество: всё-таки у неё огромный опыт, а я лишь третий год работаю в театре.

Мачеха из «Золушки» появляется в зале неожиданно: пока мы разговарива­ем с Богданом, Ирина Веретнова прино­сит одну из любимых кукол — тростевую, высокую и действительно тяжёлую. После длительных попыток подчинить себе своенравную мадам и попробовать хотя бы умело взмахнуть руками делаю вы­вод, что на роль Мачехи я совершенно не гожусь: без опыта Ирины Владими­ровны никак не обойтись.

— «Золушка, золушка, нехорошая ты девочка! Я забочусь о тебе гораздо больше, чем о своих родных дочерях!» — произносит актриса металлическим го­лосом, вживаясь в роль героини. — Тут я Раневскую подсмотрела, признаюсь. Иногда подсматриваю и молодым кол­легам советую.

Живой план и мультимедиа

Впрочем, границы современного те­атра кукол давно расширились, и те­перь в постановках режиссёры часто используют не только кукол. Днём поз­же я побывал на репетиции гоголевской «Шинели», где главными действующими лицами помимо кукол были и актёры, выступавшие живым планом, и танцов­щицы. Причём сопровождалось дей­ствие эффектными мультимедийными инструментами, визуально погружающи­ми зрителя в дореволюционный Петер­бург. И никакой ширмы. А как же старые добрые куклы?

— Они, безусловно, остались, но в по­следние годы театр кукол постепенно отходит от классики, — объясняет актёр белгородского театра Максим Гольянов, играющий в «Шинели» Акакия Акакиеви­ча. — И такая тенденция наблюдается по­всеместно — не только в нашем театре. Жизнь меняется, и в большинстве слу­чаев детям становится тяжело смотреть исключительно на куклы, появляющиеся из-за ширмы, потому что они видят в ос­новном статичные мизансцены. Нравит­ся ли мне подобный подход? Я всё-таки за классику. Кукла мне больше по душе, чем игра живым планом. Да и зритель, приходя к нам, наверное, хочет посмотреть на куклы, а не на людей. Хотя наша «Шинель» — неплохой пример в этом от­ношении.

Акакий Акакиевич — лёгкая планшет­ная кукла, которую Максим берёт в руку. Они фактически выступают в тандеме, не прячась от зрителей, и я невольно на­блюдаю за обоими, переводя взгляд то на человека, то на куклу. Она исчезает из спектакля после смерти Башмачкина, и его роль, вернее уже роль его души, Максим исполняет живым планом. Так задумал режиссёр. А ведущему артисту театра Павлу Роднину, играющему в «Шинели» роль портного Петровича (позже — разбойника), досталась одна голова — летающая, как выясняется по ходу спектакля.

— Человек или кукла, кукла или чело­век? — смеясь, рассуждает Павел. — Ко­нечно, мне ближе куклы: я и поступал в театральное училище на кукольное отделение. Почему режиссёры игнори­руют классику? Может быть, хотят самовыразиться, выходя из-за ширмы, и иногда результат действительно удив­ляет. Хотя человек не способен сделать то, что может кукла. Вот вы сегодня ви­дели, как летает голова Петровича над Акакием Акакиевичем: в живом плане подобное повторить невозможно, а кук­ла в моей руке — пожалуйста.

За ширмой или в контакте?

Павел работает в Белгородском те­атре кукол 22 года. Признаётся, что не устал от профессии и, наоборот, благо­даря ей, творит на сцене то, что в по­вседневной жизни позволить себе не может — чувствует себя ребёнком, зло­радно размахивающим, например, голо­вой Петровича над бедным титулярным советником. Или примеряет женский образ, который Роднин раскрывает на сцене правдиво и смешно — не хуже Мил­ляра в роли Бабы Яги. А в последнее время режиссёры часто предлагают ему перевоплотиться в злодеев — свирепых волков, беспощадных разбойников: они, считает артист, словно льются из него, хотя он производит впечатление весё­лого добряка.

— Любимая кукла? Однозначно ведь­ма Чуфчуфкула из сказки «Терёшеч­ка», — говорит Павел Роднин. — В Кирове на фестивале театров кукол мне за неё вручили приз за лучшую актёрскую ра­боту. Ведьмочка моя уникальная и очень красивая — наши художники постарались, ещё и мимирующая.

— Что для вас сложнее — работать за ширмой или в контакте со зрителем? — спрашиваю у собеседника.

— За ширмой легче. Дети не видят, как ты кривляешься, изгибаешься, чтобы соз­дать образ героя. Сейчас много живого плана, ничего не поделаешь: выходим и играем, стараемся конкурировать с дра­матическим театром. И если надо запла­кать во время спектакля, мы заплачем.

Павел вспоминает о невероятном напряжении, которое чувствовали ар­тисты и зрители, когда Белгородский театр кукол в прошлом году приехал на фестиваль в Липецк с постановкой «Го­ворит Ленинград». В тот день от атаки украинской армии в Белгороде рухнул подъезд на улице Щорса, погибли люди. Актёры посвятили историю о блокадном Ленинграде белгородцам, о чём объяви­ли зрителям перед началом спектакля. Тяжело было и играть на сцене, и смотреть представление из зала. Спектакль закончился, и актёры вышли на поклон, а зрители едва не рыдали и не отпускали белгородских кукольников в течение 15 минут.

…Когда в театре вечером запирают­ся двери и гаснет свет, куклы безмолвно вглядываются в темноту, пока за ними опять не придут люди. Здесь всё, как в реальной жизни. Мы ошибочно думаем, что купив новую «шинель» (дорогой ай­фон, престижный автомобиль, модную вещь), человек становится человеком. Куклы уже тысячи раз прожили на сце­не свои маленькие трагедии и большие радости и точно знают, в чём истинный смысл бытия. Они ведь, как живые.

Владимир ПИСАХОВ
ФОТО АВТОРА И БОРИСА ЕЧИНА