Руки в ноги — и камбэк!

 Наша речь с глубокой древности пополняется словами из иностранных языков. Но если к скандинавским акулам, тюркским деньгам и греческим тетрадям мы давно привыкли, то находиться в окружении билбордов, мерчендайзеров, чизкейков иногда просто невыносимо.

Неужели русский язык настолько беден, что позволя­ет размещать информацию не на рекламном щите, а на билборде, брать на работу не товароведов, а мерчен­дайзеров, лакомиться не пирожным, а чизкейком? Могу понять соотечественников, живших во времена Петра I, когда Россия активно строила флот. Из прорубленного царем «окна в Европу» к нам тогда пришло много слов, связанных с морским делом, причем большая их часть -из голландского языка. Мы не просто перенимали у ев­ропейцев опыт кораблестроения, мы заимствовали у них предметы, сооружения, должности, которых не было у нас — компас, верфи, гавань, матрос… Автоматически заимствовали и названия этих предметов и сооружений. Аналогичным образом в XVIII-XIX веках русский язык «впитал» в себя названия блюд, одежды и украшений, пришедшие из французского: благодаря французам мы до сих пор едим суп и мармелад, носим пальто, которые храним в гардеробе.

Подобные заимствования, утверждают некоторые лингвисты, бесконечный и закономерный процесс, ко­торый развивает и обогащает язык, делает его живым, восприимчивым к любым изменениям во внешней среде и очень гибким. Им противостоят те, кто полагает, что иностранные слова, в таком обилии присутствующие не только в разговорной речи, но и в СМИ, только засоряют язык, вытесняя из оборота исконно русские. Чем обуслов­лены такие преобразования, кто в них виноват, и можно ли с ними бороться? В проблеме разбирались вместе с доцентом кафедры русского языка и русской литерату­ры историко-филологического факультета Белгородского госуниверститета, кандидатом филологических наук На­тальей Голевой.

Дело вовсе не в скудности языка, утверждает эксперт. Лексический запас периодически пополняется не только иностранными словами, чему способствуют объективные и субъективные причины.

-3аимствования свойственны всем языкам мира, — по­ясняет Наталья Михайловна. — В английском, на­пример, более половины слов — приобретения из дру­гих языков, поэтому говорить об этом явлении как о масштабном бедствии, наверное, несправедливо. В некоторых случаях употребление иностранных слов, появившихся в нашем лексиконе, вполне оправдано. Что мы используем при упаковке важных бумаг, если боимся их повредить? Верно — файл. Разве кому—ни­будь придет в голову назвать этот прозрачный пред­мет пластиковым конвертом для хранения докумен­тов? Конечно, нет, потому что такая формулировка неудобна во всех отношениях. Такая же ситуация и со словом «компьютер». Но встречается и совершенно бессмысленное использование заимствований, носи­тели которых порой не знают их истинных значений или просто следуют моде на все иностранное. Речь о тех же билбордах, мерчендайзерах и других семан­тических единицах, у которых в русском языке были собственные аналоги. Тревога ученых в данном случае объяснима.

Геймерам, лифтингу, месседжам, дайджестам, бэк-стейджу, шопингу, лайфхакам, клатчам, леггинсам, чипсам, дедлайну, брифингу и прочему мусору безбо­лезненно для родного языка можно объявить самый строгий импичмент, и он, великий и могучий, только выиграет от такого вмешательства. Бесполезные и загрязняющие язык заимствования прочно вошли в разные сферы жиз­недеятельности человека, закрепившись в мире моды, кулинарии, бизнесе, спорте, IT-технологиях, политике. Видимо, желая быть услышанными и понятыми, стремясь соответствовать статусу современного человека, мы лег­ко упражняемся в языковых оборотах, думая, что вызыва­ем у собеседников набившее оскомину респект, то есть уважение. Именно поэтому автолюбителям перед покуп­кой машины предлагают тест-драйв вместо пробной по­ездки, футбольные вратари совершают на поле сейвы, а не спасают ворота от гола, политики занимаются эска­лацией конфликта, а не обостряют и без того сложную обстановку… Российским политикам на международной арене, возможно, приходится отстаивать интересы госу­дарства с использованием разной лексики, но откуда в нашем повседневном обиходе все эти спикеры, селфи, рейтинги, гранты, пазлы и прайс-листы?

—От журналистов, в первую очередь, — убеждена Ната­лья Голева. — Еще с советских времен повелось, что образцом правильной, грамотной и чистой речи считались работники средств массовой информации —  пишущие и вещающие в теле— и радиоэфирах. И такое  мнение, действительно, соответствовало истине. Лексика нынешних СМИ, особенно федеральных, на­столько свободна, независима и демократична, что  часто не выдерживает никакой критики. Недавно, собирая материал для научной работы на эту тему, я в течение одного часа с пристрастием смотрела  телевизор, переключая каналы с одного на другой. Вернее, слушала то, о чем в эфире рассказывали ве­дущие, журналисты, гости программ с высшим обра—|  зованием. Так вот, за 60 минут записала в блокнот 37  ошибок на различных языковых уровнях, в том числе с употреблением иностранных слов.

Это правда. Журналистское сообщество иногда не­оправданно украшает свои тексты иностранными словами. Один из отечественных спортивных телеканалов, который я часто смотрю, пестрит подобными выражениями и, по­жалуй, может возглавить условный список национальных СМИ, чаще всего использующих заимствования. За ко­роткое время в эфире можно услышать истории самых невероятных камбэков (имеется в виду триумфальных возвращений) в футбольной Лиге чемпионов, сюжеты о сумасшедшем сейве голкипера в матче чемпионата Рос­сии, прессинге (давлении) на хоккейной площадке, во­лейбольных эйсах (подачах), форвардах (нападающих), плеймейкерах (распасовщиках). Точность, ясность, чисто­та — важные коммуникативные качества речи разрушаются в прямом смысле в прямом эфире. Подобный словесный мусор сыпется и из уст некоторых популярных исполните­лей песен. Например, слово «камбэк» впервые прозвучало в композиции певицы Земфиры.

История языка знает парадоксальные случаи заим­ствования. Наталья Голева рассказала о факте в истории нашей науки, когда отечественное изобретение с русским названием поменялось на английское. Такая участь по­стигла русское слово «затравка» (кусочек монокристалла, из которого выращивается большой кристалл), которое впоследствии заменили американизмом primer (прай-мер). Правда, степень приживаемости той или иной се­мантической единицы зависит от нескольких факторов, в том числе от самих носителей языка.

—опускаю наличие заимствованных слов в художественных произведениях, когда автор придает им неповторимую стилистическую нагрузку, — считает кандидат филологических наук Наталья Голева, — принимаю их звучание в качестве языковой игры, когда люди, например, хотят завуалировать истинный смысл сказанного. Даже не будут, возможно, резать слух некоторые варваризмы, главное условие — все должно быть уместно и в меру.

При всем желании не могу назвать уместным решение белгородских предпринимателей объявлять в торговых точках акции с помощью кричащего с транспаранта слова «sale». На русскую распродажу или русские скидки у горо­жан, по мнению бизнесменов, иммунитет, что ли? А какой смысл владельцы магазинов вкладывают в подмигива­ющую лампочками фразу «New collection»? В русском языке ведь немало слов, которые не менее емко опове­стят об обновлении ассортимента. На английском-то за­чем? С Натальей Михайловной прошлись в Интернете по всем частным торговым организациям Белгорода. И по­разились популярности английского языка в их названи­ях. Некоторые владельцы даже русские слова оформля­ли на вывесках латинскими буквами. Если они все родом из европейских государств, то вопрос закрыт, но почему-то мне кажется, что это и есть тот самый хайп, с помощью которого продвигается агрессивная и навязчивая рекла­ма, когда на передний план выходит не смысловое ее со­держание, а внешняя форма.

«Не пора ли объявить войну коверканью русского язы­ка?» — спросил еще в 1919 году на одном из заседаний Политбюро ЦК РКП(б) Владимир Ленин. Моя молодая коллега, филолог по образованию, двумя руками против заимствований из других языков, потому что однажды, как утверждает, они сломали ей жизнь. На улице к девуш­ке подошел симпатичный юноша, чтобы познакомиться, и после короткой беседы вдруг предложил ей… зачеки-ниться, достав из кармана телефон. Филолог только ве­чером, покопавшись во Всемирной паутине, узнала, что это слово означает зарегистрировать свое местополо­жение в социальной сети при помощи фотокамеры мо­бильного устройства (от англ. сheck in — проверка, реги­страция). А в ту минуту, обидевшись, гордо ушла прочь. А счастье, вспоминает с улыбкой коллега, было так близко.

Вернуться на истоки и разговаривать на чистом рус­ском языке никого не призываю. Но иногда, глядя на уставшие лица белгородских промоутеров или сидя за чашкой кофе в коворкинг-кафе, так хочется взять руки в ноги, сделать резкий камбэк в историю и зачекиниться со словарем Даля в руке в самом центре Соборной пло­щади, чтобы «не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома». Великий, могучий, правдивый, сво­бодный… Все-таки нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу.

Владимир ПИСАХОВ