Александр Ройтман: «Меня воспитало дворовое братство

Всемирно известный психолог о жизни, корнях и борьбе с кризисом

Александр Ройтман — клинический психолог и психотерапевт, сертифицированный супервизор Российской Психотерапевтической Ассоциации. Автор и ведущий «Марафона Ройтмана» с 1993 года. Автор и преподаватель метода ведения группового тренинга. Создатель практического семинара «Алгоритм Ройтмана». Основатель «Центра Ройтмана». Женат, пятеро детей.

> Об Александре Ройтмане в последнее время написано немало. Он не отказывает в интервью, откровенно рассказывает о методах, целях и задачах, которые ставит в своих ставших уже знаменитыми «Марафонах Ройтмана». Но, встретившись с Александром через несколько лет после нашего последнего общения, мы больше говорили не о психологии, не о его методах, которые в общем—то в рекламе не нуждаются, а о нем как о человеке, вспоминали белгородского паренька Сашу Ройтмана, дорога которого к сегодняшнему его успеху была терниста и извилиста. И для меня он по—прежнему Саша, потому что знакомы мы… ну, скажем так, еще с советских времен.

— Саша, ты коренной белгородец…

— А вот и нет. Родился я в 1961 году в Ташкенте, а в Белгород мы переехали в 1964 году.

—  Когда—то ты говорил, что пер­вая часть твоей жизни была просто ужасной. Почему? Хорошая интелли­гентная семья, потом третья шко­ла, которая считалась в те годы од­ной из лучших в Белгороде…

— А я, если честно, вспоминаю те годы, как черный ад. Да, была хорошая школа, хорошие учителя. Но я был неприспосо­блен к школе. Дело в том, что я дислек-сик. Очень тяжело писал, просто не мог взять в руки ручку, это вызывало пани­ку. Не мог толком списать с доски, очень медленно делал контрольные. Но тогда никто не понимал, в чем дело. Не было просто диагноза такого. Учителя говори­ли: у Саши хорошая голова, но он очень ленивый, не может усидеть на месте, он плохо воспитан. И практически не было такого  родительского собрания,  после которого я не был бит. Работал на ви­таминном комбинате, служил в армии в Хабаровске в ВВС. Там тоже было очень тяжело, но постепенно я начал адапти­роваться. Легче стало, когда поступил на биофак нашего пединститута. Меня сделали старостой, и это очень повли­яло. Я стал собраннее и ответственнее, стал хорошо учиться. А после института уехал по распределению в Тетеревино, где меня сразу назначили директором школы. Отработал год и поступил в Ле­нинградский университет на психологи­ческий факультет. Но это уже еще одна отдельная история.

—  Путь   довольно   тернистый.   А когда  вообще появился  интерес к психологии?

—  Когда учился в школе, то занимался рукопашным боем. Там были медитации. Мы с товарищем заинтересовались вос­точным подходом, ходили в областную библиотеку, читали литературу по пси­хологии и медицине,  конспектировали. Занимались гипнозом, аутотренингом.

— Получалось?

—  Честно говоря, не очень. А вот, ког­да поступил в институт и мы поехали на яблоки, то внезапно стало получаться.

— А как ты пришел к своим знаме­нитым тренингам?

— Сначала я много учился. Причем поч­ти сразу выбрал именно это направле­ние. Когда увидел подобное первый раз, мне это показалось очень интересным. Многому  научил  харьковский   психолог Александр Кочарян. Ездил учиться в Бех-теревский институт, много позаимство­вал у американцев. И теперь с гордостью могу сказать, что учеба не прошла да­ром. За три десятилетия я провел тысячи тренингов, помог многим сотням людей, получил и продолжаю получать благо­дарности от своих клиентов и учеников.

— Очень хочется уйти от сложных описаний, но все же интересно хотя бы коротко понять суть твоих ма­рафонов.

—  Суть — моделирование кризиса. У каждого из нас в течение десяти лет, а в молодости даже чаще, происходит кризис, в который с нами происходят ре­волюционные  изменения.  Они  бывают естественные, когда, к примеру, в три года мы начинаем отходить от родите­лей или когда заканчиваем школу. Быва­ют ситуативные — умер кто-то из близких, и это тоже кризис. Марафон моделирует ближайший кризис и дает возможность пройти его под присмотром в быстром и защищенном режиме. Здесь проходит острая фаза, а потом в течение опре­деленного времени эта взорванная по­чва укладывается в более зрелом виде. На мой взгляд, это самый эффективный подход в терапии нормы, он соединяет глубину и быстроту. Работаем мы со здо­ровыми людьми, находящимися в состо­янии кризиса.

—   Ты только что закончил мара­фон в Белгороде. Было интересно? Чем—то он отличался от других?

—  Люди везде одинаковые. И пробле­мы у них похожие. А интересно бывает везде. Приведу самый свежий пример из белгородского марафона. Женщина ра­ботает в банке. Занимает ответственную должность. Она ненавидит свою работу. Хочет уйти, но боится это сделать. Счи­тает себя плохим работником,  плохой матерью, плохой женой. Хотя она пре­красный работник, у нее отличный лю­бящий муж, замечательные дети. В чем ее невроз? У нее высочайшие требова­ния к себе. Она хочет быть безупречной, а субъективно считает себя даже ниже среднего уровня. Женщина выматывает­ся, удовлетворения у нее все меньше и меньше. Она уже, образно говоря, ощу­щает себя на краю пропасти. Мы смог­ли ей помочь понять, что она не долж­на быть такой безупречной, достаточно быть только хорошей.

— И что на выходе?

— А я пока не могу этого знать. Узнаю

чуть позже. У нее есть различные вари­анты. Может быть, она возьмет отпуск, может быть, уйдет с работы, может быть, родит еще одного ребенка. Она долж­на сделать это осознанно. Может быть, пройдет две недели до принятия этого решения, может быть два месяца. Но она к нему придет.

— Ты работаешь по всему миру. Как я понимаю, в основном в русскоязыч­ной среде…

— Да, именно так. Вот в Белгороде сей­час. Но, в основном, это большие горо­да. Москва, Киев, Алма-Ата, Астана, тот же Израиль, США.

— А живешь где?

—  На два дома. У меня квартира в Аш-келоне в Израиле на берегу моря. И квар­тира здесь. Сейчас я с младшими детьми здесь в Белгороде, а старшие дети — в Из­раиле. Сегодня больше нахожусь в Рос­сии, потому что реализую большой проект в Москве, а жить там, если честно, не лю­блю. Белгород нравится мне больше. При­езжая сюда, чувствую себя как дома. А в Москве работает «Центр Ройтмана», там целая команда, тренеры, координаторы. Естественно, ездить приходится много.

—  У тебя, насколько я знаю, боль­шая семья…

—  Жена, пятеро детей. Старшая дочь от первого брака Юнна — консул Израи­ля в Харькове. Ей 29 лет. Давиду — 16, Рону — 15, Тимуру — 9 и Мишель-Марии -6. Возможно, мы бы навсегда вернулись в Россию, но старшие дети у нас совсем израильтяне. Не так давно у нас был та­кой своеобразный семейный  совет по этому поводу, но вернуться окончатель­но не получается. А у меня два граждан­ства — израильское и российское.

—  Помню, когда—то в 90-е ты гово­рил, что не переедешь в Израиль, не­смотря на то, что там к тому вре­мени уже жили твои мама и брат?

—  Повлияла моя вторая жена Маша. Мы достаточно часто ездили в Израиль в гости, ей там нравилось, и в 2005 году мы решились на переезд.

— И где ты больше ощущаешь себя своим — в Израиле или в России?

—  Я очень люблю Израиль, но если честно, то больше люблю Россию. До­статочно сказать, что я так и не выучил иврит. Жена и дети владеют им свобод­но, а я нет. Но даже не это главное. Мне немного стыдно об этом говорить, но я ощущаю свою «совковость». Я вырос на бывшей улице Литвинова, в так назы­ваемых пьяных дворах. И когда звучал клич «наших бьют», мы сначала бежали разбираться, а только потом «включали голову». Странно такое слышать от пси­холога, да? И вот это дворовое братство здорово сохранилось во мне, оставило след уже, наверно, на всю жизнь. И когда я размышляю о России, то больше, как понимаю, люблю  Россию  не завтраш­нюю, а вчерашнюю. И каждый раз при­езжая в Белгород, вспоминаю вот тот его старый уклад, его дворовую справедли­вость. Ну, а дети у меня уже израильтя­не, и ничего с этим уже, наверно, не по­пишешь.

—   Саша, говорить и вспоминать мы можем долго, но все же, завершая наш   разговор,   пользуясь   случаем, хочу попросить тебя дать несколь­ко советов людям, которые оказа­лись в кризисной ситуации.

— Во-первых, необходимо признать на­личие кризисной ситуации. «Я не могу больше ходить на работу, мне невыноси­мо». Затем следует описать кризис через противоречие  наличного и желаемого. «Я должна зарабатывать на жизнь — я не могу работать так много». Исследовать на достоверность описание этого проти­воречия. «Что будет, если
я перестану зарабатывать? Если умру, сломаю ногу, начну работать меньше, рожу ребенка, возьму курс, сделаю карьеру, возьму от­пуск? Действительно ли так не могу? А что сделала соседка? Герой фильма? Папина вторая жена? Могу ли я начать работать   меньше,   сменить   работу?». Потом исследовать свои потери при ус­ловии выхода из этого кризиса. «Если я стану жить легче, мама перестанет меня жалеть. Муж перестанет меня уважать. Я утрачу право на истерики. Я переста­ну выглядеть святой  великомученицей и жертвой, и тогда с меня спросят за все!»   Сравнить и проверить, нужно ли мне такое счастье такой ценой. Ну и как вариант на последнее — найти хорошего психолога.

Беседовал Андрей ЮДИН