Ученица третьей гимназии привезла награду с литературного фестиваля
Маленькая делегация гимназии № 3 недавно вернулась из Пушкиногорья (Псковская область), где проходил Всероссийский детский литературный фестиваль «Мой Пушкин». Восьмиклассница Диана Немыкина стала победителем в номинации «Юные прозаики», представив рассказ «Как Пушкин-лицеист с совёнком познакомился».
В прошлом году Диана также участвовала в этом фестивале, став призёром 3-й степени. Тогда она выступала с рассказом о лицейском домовёнке. Мы предлагаем вашему вниманию произведение, принесшее гимназистке победу в конкурсе.
Как Пушкин-лицеист с совёнком подружился
…Тук-тук-тук… — раздалось в келье № 14. Пушкин удивлённо приподнял голову от листка бумаги и прислушался. Он ничего не увидел, обмакнул перо в чернильницу и продолжил писать. Однако через несколько минут опять раздался отчётливый стук в окно: тук-тук-тук… Александр пристально вгляделся в темноту окна и на этот раз увидел беленького, как чистое облачко, совёнка. Он был размером чуть больше цветочного горшка, из которого появилась когда-то Дюймовочка, с его пёрышек стекали капли дождя, подслеповатые глаза таращились и словно искали защиты. Юному поэту стало жалко милое птичье создание, и он открыл окно, впустив совёнка.
— Зачем же ты улетел от мамы? Холодно ведь! Замёрзнешь, — с улыбкой произнёс Пушкин, нисколько не ожидая услышать ответ. Неожиданно Совёнок дрожащим, но довольно уверенным баском произнёс:
— Я не боюсь холода! Я к тебе пришел, чтобы кое-что разузнать, можно?
Александр настолько удивился говорящему птенцу, что не мог вымолвить и слова. Подумав, что ему всё это мерещится, он сильно зажмурил глаза, а потом открыл их. На фоне чернильных пятен его вымазанных ладошек отчётливо белел взъерошенный комочек перьев. И этот мокрый дрожащий комочек продолжал задавать свои вопросы:
— Ну так что, можно?
— М-можно… — настороженно согласился Пушкин.
— Я был сегодня днём в актовом зале и слышал, как преподаватели сообщили о том, что вы больше не будете ездить к своим родителям на каникулы. Я видел, как все расстроились, особенно Кюхля… Он так заливался слезами, что я сам чуть не заплакал! А вот ты почему-то не расстроился…
— Ну, я… Как бы это сказать…
— Что?
— Если честно, я не очень скучаю по своим родителям. Дома я их нечасто видел: мама (она у меня красавица!) любила танцевать и веселиться на балах, отец с удовольствием её сопровождал и общению со мной предпочитал всякие дружеские застолья. И, понимаешь, мне всё время казалось, что они меня стесняются.
— Не может быть! Разве родители могут стесняться собственного ребёнка?
— Не очень приятно рассказывать об этом, но, представь себе, стеснялись. Ещё как! Им не нравилось, что я такой толстенький, неповоротливый, что медленно соображаю. Папа не позволял мне есть мои любимые пирожные. Он боялся, что я ещё больше растолстею.
— Но ты ведь совсем не толстый!
— Так я похудел здесь, в Лицее. Мой любимый предмет — фехтование. Разве смог бы я наносить неожиданные удары сопернику, оставаясь таким же толстяком?
— Неужели ты совсем не скучаешь? Вот я уже скучаю по своей маме, по её тёплым и мягким пёрышкам.
— Я скучаю только по своей няне. Аринушка была очень ласкова со мной. Я всегда вспоминаю те моменты, когда вечером, перед сном, она брала спицы и начинала вязать какие-нибудь теплые носочки или варежки. Она вязала и рассказывала удивительные сказки. Порой, ложась спать в холодную келейную кровать, я пытаюсь вообразить, что лежу сейчас в теплой мягкой кроватке, а на месте перегородки стоит дуб зелёный, на котором живут сказочные герои: кот учёный, зелёная русалка со своей длинной косой, а рядом, возле дуба, море плещет на сушу, а из него выходят тридцать три богатыря со своим предводителем Черномором! Эх, даже не знаю, как отблагодарить свою няню за эти тёплые мгновения… Но ничего! Когда-нибудь я превращу эти сказки в настоящий поэтический шедевр, который будет знать весь мир, а Аринушка будет гордиться мной!
— А-ри-нуш-ка, — нараспев произнёс птенец имя пушкинской няни. Помолчал и пропел ещё одно дорогое имя: — Со-ви-нуш-ка.
С мечтательным видом Совёнок упал на невидимый слой воздуха и облетел всю комнату поэта.
— Может быть, тогда пойдём других успокаивать? — развеселился птенчик, — например, Кюхлю?
— Я бы с удовольствием, но не могу, потому что нам не разрешается выходить из келий, а Кюхля, наверное, там уже всю подушку слезами вымыл…
— Хм… Без проблем! Жду тебя возле двери в твою келью! Пойдём успокаивать этого нытика! — радостно заявил Совёнок и полетел к выходу, продумывая план нейтрализации надзирателя.
Когда он вылетел, то аккуратно спустился на пол и стал подкрадываться к Пилецкому, припрыгивая возле стенки. Тот как раз почти дошел до конца дортуара и уже собирался повернуться, чтобы пойти в другую сторону, как вдруг поскользнулся, закричал, подскочил и прямиком бросился вниз по лестнице.
Совёнок торжествующе подлетел к Пушкину и объявил:
— Дорога свободна!
Пушкин удивился:
— Но как? А надзиратель?
— Я его напугал! Теперь минут через десять придёт! — празднуя маленькую победу, возликовал Совёнок.
— Тогда скорей побежали успокаивать нашего Кюхельбекера! — радостный Пушкин пробежался немного по дортуару и остановился возле кельи № 38: там жил Кюхля.
Птенец быстро подлетел к нему, и они вместе открыли дверь. Войдя в комнату, они увидели несчастного друга Вильгельма, лежавшего на узкой кровати и рыдавшего в подушку. Совёнок быстро спрятался за стол, чтобы его никто не увидел, а Пушкин тихонько присел на кровать. Кюхля поднял голову, беспомощно посмотрел на лицейского соклассника и снова принялся плакать. Александр сначала хотел его погладить по спине, но потом твёрдо решил не проявлять мягкотелость, поэтому встал с кровати и негромко крикнул:
— Хватит печалиться! Уроков много ещё учить, а ты тут раскис!
В это время неожиданно открылась дверь в келью, и влетело… привидение!!! Правда, оно было каким-то странным: из-под простыни выглядывали босые ноги, затянутые в тугие белые лосины. Привидение носилось по келье, гремело, подвывало, а развеселившийся Совёнок летал и ухал ему в такт. Это, без сомнения, был Мишка Яковлев. Он подслушал разговор Пушкина и Кюхельбекера и решил развеять грусть парочкой веселых сценок.
Лицеисты испугались больше не белого одеяния, а внезапности самого происшествия. Пушкин был недоволен:
— Мишка, как тебе не стыдно?! У Кюхли тут горе, а ты!
— Но я же хотел просто развеселить вас! — оправдывался Мишка-паяц. — Ведь ничего страшного не случилось. Надо же как-то дальше жить, а тем более учиться!
И лицеисты вместе с Совёнком дружно рассмеялись.
Диана НЕМЫКИНА, ученица 8а класса МБОУ «Гимназия № 3» г. Белгорода