12 июня — сороковой день со дня ухода Майи Плисецкой
Защитив диплом в московском вузе 60 лет назад и собираясь к отъезду из столицы, я горестно размышлял: как же я буду жить без Большого театра, без Большого зала консерватории… Влюблен я в оперу -в Большом на спектаклях около ста раз побывал. А при звуках балетной музыки вздрагиваю до сих пор.
Знаменитые балерины были в труппе Большого театра в годы моего студенчества: Марина Семенова, Галина Уланова, Ольга Лепешинская. Танцевали ослепительно! Я, мальчишка из деревни Чернянка, плохо разбирался в балетном искусстве, и теперь могу только с удивлением вспоминать бытовавшую тогда у москвичей оценку — Лепешинская выше Улановой. Но сама Ольга Васильевна говорила: «Я никогда не ставила себя вровень с Улановой». Уланова действительно была гениальной, великой, неповторимой.
Я назвал имена трех балерин Большого театра. Но было еще одно имя, которое мы, студенты технического вуза, хорошо знали, но не могли в полной мере оценить. Это была Майя Плисецкая, на спектакли которой мы (теперь сожалею) не стремились достать «лишний билетик», и даже позволяли себе иронизировать в ее адрес. Ныне хорошо известен достаточно аскетичный облик народной артистки. Но в те молодые ее годы — шестьдесят лет назад — ее руки казались нам пухленькими, и особенно умиляли «перетяжечки» на предплечьях. Позволяю себе излагать такие вольности в адрес великой, прочитав ее книгу — язык у нее острый и беспощадный, и «демократичный».
Известность Плисецкой принесла роль в «Лебедином озере». Этот балет можно считать символом Большого театра. Его показывали всем главам государств. Я смотрел его пять раз в те далекие пятидесятые. «Лебединое озеро» — пробный камень для каждой балерины. В этом балете ни за что не спрячешься, ничего не утаишь. Он требует всех душевных и физических сил. Впервые Плисецкая танцевала в «Лебедином озере» 27 апреля 1947 года, и с тех пор исполняла его около восьмисот раз. Этот балет стал одним из главных в ее творческой биографии. Конечно, этому способствовали ее уникальные данные: большой шаг, высокий прыжок, великолепное вращение, артистический темперамент. А еще ее редкостный дар — зависать в прыжке на несколько мгновений. За этот период утвердился «плисецкий стиль» исполнения Одетты — движения гибких рук, корпуса создавали иллюзию трепета крыльев плывущего лебедя. Ее руки сравнивали с зыбью воды, с переливающимися волнами, с изгибами лебединых крыльев.
Но я впервые увидел Плисецкую в роли Персидки в опере «Хованщина». Под величальную песню «Ой, слава белому лебедю, ладу-ладу!». Самым же потрясающим номером артистки стал «Умирающий лебедь» Сен-Санса, где предстал зачаровывающий образ: поникшие кисти, лебединые локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус. Я смотрел этот номер множество раз, благодаря тому, что во время больших праздников в Москве во многих залах проходили концерты с участием великих. И каждый раз был трепет. Великие не халтурили. Майя Плисецкая видоизменяла номер, выходила из разных кулис, появлялась то спиной к публике, то лицом, делала разные акценты в финальной позе. Но всегда это завершало завораживающее лебединое движение рук.
В творчестве Плисецкой для меня потрясением была «Кармен-сюита»: и танцы, и костюмы — «Майя, закрой ляжки», — велела ей министр культуры Фурцева. И музыка звучала непривычно, броско, обреченно. В этом номере проявился стиль Плисецкой — графический, отличающийся изяществом, остротой, законченностью каждого жеста и позы, хореографического рисунка, а также ее трагедийный талант.
Жизнь Майи Плисецкой была полна и травм, и душевных потрясений — репрессии, «невыездные» годы, надзор «органов». Кстати, мне от нее кусочек достался: когда я снимал балерину в «Хованщине», — а это было запрещено в театре, — меня извлекли из ложи люди в штатском, и потом «беседовали» в том самом кабинете, где Жеглов допрашивал Ручникова («Место встречи изменить нельзя»).
Майя Плисецкая была не только великой балериной, но и обладала многими общечеловеческими талантами и достаточно сильным характером. Тому свидетельство ее книга, а еще завещание -развеять ее прах над страной. Где же ей поклониться? Я знаю: у колонн Большого театра, перед квадригой Аполлона…
Анатолий ТРОЯНОВ