Судьба фронтовика
Первые уроки
Дед Петя начал брать меня с собой в баню в пятилетнем возрасте. Дедушка и бабушка жили в небольшом сибирском городке Искитиме, и там, по крайней мере, в частном секторе, баня была таким же обычным делом, как сейчас душ в квартире. В бане и мылись, и парились, точнее, сначала парились, пока парок еще не отсырел, а уж потом доставали вихотку и мыло.
Первую часть нашей с дедом «мыльной оперы», особенно горячую (а дед парок любил и поддавал так, что у меня буквально волосы на голове потрескивали), я обычно сидел на порожке у входа и, вытянув губы, дышал в тоненькую щелку приоткрытой двери. Поддавая по кранным бокам веником, дед ворчал на меня, мол, выпускаю пар. Но дверь закрыть все же не заставлял.
Помню свое детское удивление, когда первый раз дед повернулся ко мне спиной: с левой стороны половина бока отсутствовала. На этом месте я увидел глубокую вмятину, затянутую грубыми шрамами. На мой вопрос он коротко пояснил:
— Это меня под Прохоровкой зацепило, осколком.
— Больно было?
Не ответив, дед захватил ковшиком сколько получилось воды из бочонка, и с размаху плесканул на раскаленные камни огромной — в полбани — дровяной печки. Я быстро повернулся к щели, откуда мягко тянуло спасительной прохладой. А переспросить забыл…
Боевое крещение
Дед ушел в Красную армию по призыву в 1942 году. Рвался воевать, а его отправили на восток, на «тихий» японский фронт. Он вспоминал, что кормили ужасно, только чтобы быстро не помер, пустой похлебкой с одним кусочком хлеба на весь день. Доходило до того, что солдаты зимой, конечно, с разрешения все понимающего начальства, взводами выходили на заснеженные картофельные поля. Раскапывая сугробы, из последних сил выдалбливали в ледяной земле гнилые картофелины. Дед, высокий под метр девяносто, обычно жилистый, с крепкими руками, исхудал так сильно, что стал походить на дистрофика. Солдаты забрасывали командиров рапортами с просьбами отправить на фронт. Командиры писали такие же бумаги своим начальникам. Но долго никого не отправляли.
Лишь через несколько месяцев службы один из неизвестно каких по счету рапортов деда все-таки удовлетворили, и он в компании таких же не желающих оставаться голодными, но живыми, отправился через всю страну в теплушке на запад.
— Дурак ты, — сказал ему на прощание земляк-взводный, — скоро весна придет, выживем как-нибудь, а там легче не будет.
Дед согласно кивнул и пожал плечами — «я все решил». Стиснув протянутую ладонь командира, он побежал занимать место в строю отбывающих.
Первый бой он помнил плохо, а точнее, совсем не помнил. Еще находясь в сознании, но от страха уже плохо соображая, он зацепил каску на ремешок. Подхватив отчаянное «ура», выскочил из окопа, яростно сжимая трехлинейку со штыком без патронов. Патронов на всех не хватало и новички, как правило, уходили в атаку без боезапаса. Выживали единицы.
Следующее воспоминание из того боя: он держится за оглобли пустой телеги и изо всех сил её куда-то тянет. Остановившись в недоумении, дед оглянулся. Он находился в тылу, за линией окопов. Рядом скалились крупными зубами две мёртвые лошади из упряжки перевернутой пушки, валяющейся же здесь. Впереди за окопами дымящееся поле бугрилось телами солдат, застывших в самых разных позах. А вот куда и зачем он тянул телегу, так и не понял.
Не расстреляли его тогда только чудом, — заступился опытный, всё повидавший командир не то батальона, не то полка. Взводный заступиться уже не мог — пал в том же сражении. Списали на шок первого боя — у людей, не нюхавших пороха, это случалось. Дальше дед воевал уже нормально, как все.
До холодного пота в ладонях
Однажды, уже после первой медали «За отвагу» (а всего было две), его, как особо отличившегося, перевели в разведвзвод, в ту же ночь уходивший за «языком». Дед рассказывал о своем ощущении жути.
— Сам идешь к немцам в лапы. Не они тебя тянут, не в атаку бежишь, открыто под пулями, а сам, добровольно! к ним! в расположение! Нет, это не для меня!
Тогда сходили удачно, «языка» притащили. Но на следующий день дед дождался командира и тишком, чтобы никто не слышал — неудобно как-то, прошептал, что он готов воевать где угодно и как угодно, но лишь бы больше не ходить к немцам в тыл. Командир всё понял правильно, и деда вернули обратно в пехотную часть. К этому времени он уже считался хорошим солдатом и никаких последствий этот шаг не имел. А хорошим солдатом на передовой считали того, кто после штыковой атаки вернулся живым. Он возвращался, и не раз, хотя страшно до холодного пота в ладошках было всегда.
Самое серьезное ранение, в поясницу, дед получил в разгар Прохоровского сражения. Пехоту посадили на броню, и он въехал в дымный шлейф битвы на танке. Тогда на огромном поле смешалось всё: свои танки, чужие, русские, немцы… Битва переросла в хаотичное, с точки зрения рядового Титова, сражение — кто кого увидел, тот того и бьет. Танки лязгали гусеницами, раскачиваясь на рытвинах и вдавливая в черную землю тела убитых и раненых, не разбирая, где свои, где чужие… Да и как там было разобрать?..
Когда что-то тупо ударило в спину, дед упал не сразу, несколько шагов пробежал по инерции. Свалился он на краю воронки, и ещё мелькнула мысль: «вот бы хорошо в неё сползти», но сил уже не оставалось. И тут он увидел танк, нашу «т-тридцатьчетверку», который пёр прямо на него, и через несколько секунд раздавил бы… Всё, на что у него хватило сил, это поднять руку. Зажатая в ней пилотка слабо качнулась. Дальше — беспамятство.
Он очнулся через несколько дней в госпитале. Кто-то потом рассказал, что вытащила его с поля боя маленькая и худенькая, как школьница, медсестра. Выздоровев, дед искал её, но так и не нашел. А как танк его не переехал, так и осталось для него загадкой. Дед Петя закончил войну под Кенигсбергом, получив очередное, по-моему, уже третье ранение. Победу он встречал на госпитальной койке.
Послевоенное…
Гимнастерку деда могло бы украшать множество наград. У него имелись ордена: Красной Звезды, Отечественной войны второй степени, два ордена Славы, медали «За отвагу», «За воинскую доблесть».. Это то, что я помню… Были и другие награды. Но свои заслуженные ордена и медали он никогда не надевал, даже 9 мая. Почему-то с наградами на груди он чувствовал себя скованно и неловко. До конца жизни так и не научился их носить. Все последующие годы медали пролежали в шкатулке комода.
После его смерти все награды куда-то пропали. Очень жалею, что мал еще был, и не смог о них позаботиться. Скорее всего, сынок его, мой непутевый дядя, спустил их по пьянке.
Помню его фразу: «Поменьше бы матерился, — героя дали». Мама рассказывала, что его даже представляли к высокой награде, но он вроде бы «послал» какого-то командира, и представление отозвали.
Дед умер в 66 лет, оставив четверых взрослых детей, в том числе мою мать, и несколько внуков. Диагноз ему врачи так и не поставили. Вроде, ничего не находили, но организм истощался.
Сейчас, мы предполагаем, что сказался голод войны, возможно, накопилась психологическая усталость от жизни. Да и в семье не все ладно было. Любимый вымоленный сын, это после трех дочек подряд, не оправдал надежд родителей. Пил, угодил на «химию», потом на вторую… Что известно достоверно — дед вдруг перестал есть, и никакие уговоры скушать хоть что-нибудь не действовали.
Мне тогда исполнилось семь лет, и я уже ходил в первый класс. Мы навещали деда в больнице. Помню его вытянутое желтоватое лицо на белой наволочке и почему-то виноватый взгляд. По словам мамы, перед смертью дед признался ей, что жалеет только об одном, — что внук, то есть я, его не будет помнить.
Но он ошибся. Дед, я тебя не забыл.
Сергей Мильшин
Об авторе
Сергей Геннадьевич Мильшин родился 21 февраля 1969 года в маленьком узбекском городке Учкудук, но вырос в Сибири, под Новосибирском. С 1992 года живет с семьей в Белгороде — городе предков. Отсюда в 1920-х годах из села Никитского Борисовского района отправлен в Сибирь раскулаченный прадед с семьей.
Год и четыре месяца служил в Афганистане. Армейская профессия — связист-телеграфист. Вышел с выводом войск в 1989 году. После работал котельщиком, стропальщиком на заводе силикатного кирпича, корреспондентом газеты «Белгородские известия». С 1998 года — корреспондент газеты «Буровик Газпрома».
Окончил Белгородский государственный университет, по образованию филолог. Обладатель дипломов «Золотое перо газовой промышленности», «Победитель литературного конкурса «Факел-2011». Публиковался в журналах «Воин России», «Пограничник», «Звонница». По итогам 2014 года журнал «Пограничник» назвал Сергея Мильшина в числе лучших авторов года за рассказ «Это было под Уманью». Автор книг «Тяжелый Афган» — повесть и рассказы, «Атаман» — роман о кубанских казаках. Казак, член общественной организации ветеранов «Боевое братство». Состоит в Союзе писателей России. Женат, в семье три сына. Средний Егор сейчас служит в армии.